Я друг Рики. Так его зовут все домашние. Они постоянно с ним говорят, все ждут, что он им ответит, тоже скажет раскатистое «пррривет рррики». Он никогда не отвечает, а они говорят больше по привычке, как мне кажется, хотя было бы лучше, если бы они уже замолчали. Нам с Рики очень хорошо вдвоем, в тишине, мы с ним всегда вместе и всегда в тишине. Мне иногда тоже хочется что-нибудь сказать ему, просто интересно, мне бы он ответил или нет...

Но я этого никогда не узнаю, да и какая разница. Ведь он и так видит как много я для него делаю. Жердочки, качели, игрушки, простор, если он захочет расправить крылья. Это все есть у меня и это все только для него.
Мой Рики… Мой Рики. Не их, этих болтливых людей, которые заходят к нему лишь пару раз в день, нет, он мой.

Иногда они открывают ему маленькую, крашенную под золото дверцу, они думают, что это соблазнит его полетать. Нет! Он не хочет летать, он не будет летать. Да зачем ему это, если у него его есть качали, на которых он с удовольствием качается, любимая игрушка, которая в ответ ему звенит колокольчиками, я, в конце концов? И дверца со звоном падает. Рики пугается этого звука и с удивлением, словно только заметил, смотрит на закрывшуюся дверцу.

Я не хочу, чтобы Рики летал. И люди должны понять, что и Рики не хочет, и не будет летать. Глупо на их месте так тревожить нас. Открытая дверца всегда сулит одно, и они это знают, что их дети неизбежно засунут свои липкие пальцы и конфеты, а рыжая толстая ходячая и урчащая машина смерти и шерсти, дети ее обожают и зовут «Пушок», попытается и вовсе целиком забраться к нам.

Нет, спасибо, нам с Рики не нужны открытые дверцы. Нам с Рики очень хорошо живется, ведь у меня есть он, а у него – я, его лучший друг,я - его клетка.